|
|
25-летию непризнанных страной подвигов Если
принимать каждого по заслугам, Гамлет. |
И один в поле воин
(Армейская Перестройка
“по — Маленковски”)
|
Часть 1 |
Часть 2 |
Часть 3 |
|
А пока шёл 74-год, 23-й год жизни моего героя. Стратегические
ракетные войска. Элита Армии. Проблема фальсификации оценок солдату с получением Почётного Знамени
и звания Отличного полка проявилась не только в участившихся “самоволках” и в
мелких неподчинениях офицерам. Это, как говорят, “цветочки”. “Ягодки” были в
другом. Бросившие добросовестно учиться солдаты перестали и
добросовестно служить. Шутки сбоев исполнения команд при подготовке пуска могли кончиться
невыполнением боевой работы. Ждать пришлось недолго. Случилось несколько авралов, когда пришлось
по тревоге менять все кабели боевой пусковой установки. Это стоит больших
денег. Но это и невыполнение боевой задачи. Это “НеБГ” (“небоеготовность”)
при поступлении приказа. А причина – солдат сапогом забил иглу в кабель. Докажи – кто. Игла в
шапке и в пилотке есть у каждого солдата. Найди – где забил. Идёт время учебного старта. Обиделся
великовозрастный дитятко, видишь ли, на офицера и отмстил. И забавно глупцу,
как они все забегали… Это показалось забавно не одному солдату. Ещё одна учебная тревога. И опять забита игла в кабель. В другой.
Боевые пульты стали выдавать такие пучки несоответствия сигналов, что
определить конкретный кабель опять не смогли, пока не сменили все
"подозрительные"… “Обиженных” солдат, конечно определили. Молодые люди тем и прекрасны,
что они молоды. Они не злодеи, они не могут глубоко зарыть свои эмоции. Им
“сделали внушение” и… оставили в покое. Преступление преступлением не назвали. Скрыли, “замяли для ясности”. По-человечески
то всё ясно. Но это – армия. “Вмазаться” в подлость легко, остановиться трудно. Уже мешает страх
за последствия… И многим командирам оказалось выгодно не наказать
виновного, а скрыть происшествие, сохранить Звание Лучшей части, сохранить свои шансы к
служебным повышениям. И солдаты это увидели. И многие, конечно, оценили это
по-своему. От “Дивизии” скрыть ЧП временно можно, от “Армии” ещё легче.
Далёкая Москва вообще может никогда не узнать о делах в одном отдельно взятом
лесу. Но от своих солдат ничего не скроешь, нет. Речь уже шла не о шутках с оценками, не о Фиктивном Флаге. Все офицеры,
включая штаб и “политсостав”, нарушили долг, Устав, поставили на карту
Фиктивность полка и Безопасность Страны. Что тут говорить? В курилках установилась унылая тишина, в службе – апатия. Писарь штаба ракетной “площадки”, и без того вольно живший
“по личному графику”, “забил кол” в службу и лихо “клал на Устав”, смеясь над
бессилием офицеров. Надо было “оформлять товарища” в Трибунал. Тогда опять
всплывёт вся цепь причин и последствий. А этого “не могло быть”. Тут бы
полетели “Звезды” и из штаба Дивизии. Развитие цепочки грубой игры от “невинной
подлости” до неминуемой преступности была очевидна даже бывшим школьникам. Офицеры молчали. Солдаты перестали скрывать презрение к офицерам.
Массовая нечестность и трусливость, неспособность поставить Долг выше вшивого
Соцсоревнования. Их не скроешь, не задрапируешь. Рот солдату не заткнёшь,
нарядом на кухню не напугаешь! Свободен и сыт, что может быть лучше кухни! Даже “экскурсия” на гауптвахту “в Дивизию” стала желанной, как
отпуск! Два года в лесу и терять нечего. Общий настрой казарм попахивал
возможностью массового саботажа службы, долга, команд… Пришлось бы весь пуск
на учебной тревоге (а то и на боевой!) обеспечить офицерским составом под
улюлюканье рядовых… (Тут, кстати и родилось предложение, отосланное
лейтенантом позже, о комплектовании РВСН только кадровыми военными). И это всё – ради
Почётного Красного Знамени и “звёздочек” одному карьеристу… Глядящий и вперёд, и вспять, вложил в нас Не для того богоподобный разум, И рождается честный офицерский Рапорт. О причинах значительного
снижения боеготовности ракетного полка, о возможных последствиях. Кому и как его подать? По Уставу положено подать своему командиру,
капитану Важову. А он должен по цепочке доложить до командира полка. И какое
решение должен принять карьерист, чьи интересы подрывали “изнутри” вверенной
ему части? Нетрудно предположить меры к лейтенанту (уже имеющему “служебное
несоответствие” за поведение при проведении занятий) и к его командиру,
допустившему “вольнодумство”, “недостатки воспитания и обучения личного состава”
и “клевету на командира”… Нетрудно представить, что вся вина будет перевалена на младших
командиров и станет трагедией их семей. Частично заслуженной трагедией. А
главный Заказчик этого борделя, улыбаясь, от наказания уйдёт. Быть или не быть — в жизни решать труднее.
И оваций явно не будет. Обдумывая эти вопросы, лейтенант Маленков задержал
свой рапорт в нагрудном кармане. А, думаешь, в Дивизии не ведают, что тут творят? А если знают и согласны,
то что творится в других полках Дивизии? А каким “бумажным драконом” тогда
является армия, её РВСН? Нет, рапорт надо давать в штаб Ракетных Войск или Главкому. Но ведь они не поедут с проверкой в какой-то полк. Пошлют “шавку”. А
ей тоже надо служить и “ловить звёзды”. Ведь у быстро растущего командира
полка “наверху” явно “волосатая лапа”… И что из этого получится?… Где кончается этот “верх”? Бытовым чутьём, скорее всего, многие офицеры сами понимали эту
пирамиду проблем. Но не брались за её решение, как этот недавний студент.
Бытовым опытом понимая обречённость одинокого бунта, одиночного обличения. В этих раздумьях Семёна застали очередные учения. Они оказались
затяжными, многодневными. А это зима. В нескольких километрах от Полярного
Круга. 40-43 градуса мороза – норма. На ходу от дыхания на усах в момент
нарастают сосульки. Что хочешь, делай. А в “шахте” — мощная вентиляция.
Свежий воздух, не душно. Но и “не жарко”. Особенно, не в штабной секции
пуска, а в “пультовых” контроля и автономных проверок. Бетонный карман 2 на 3
метра. И мощнейший сквозняк, “ветрогон”. Кадровым “Узникам” по штату на этот
случай положены меховые комбинезоны. Солдатам в шахте – тоже. Остальным –
нет. Да и получить всё обмундирование сполна Семён ещё не смог. Даже ватника
с меховым воротником нет. “Жердь” 48 рост 4. Привезут, жди. А он “легочник” с
детства. В результате, отработав учебные пуски на “4-5”, после учений свалился
лейтенант с воспалением лёгких. И какое-то время ему стало не до проблем
полка. Через какое-то время его проведали и “утешили”. Не один он простыл.
Капитана Важова, например, даже в госпиталь увезли. Его квартира была этажом
ниже, но не выпрыгнешь из кровати к его жене с вопросом “а чего с ним?”. Время в кровати – раздолье воспоминаний. Какой справедливой и
заботливой рисовалась Родина в наставлениях учителей, в газетах, в
пропаганде. Сколько раз Родина, которую можешь видеть только в лицах
меняющейся череды чиновников, его уже предавала! Сколько раз эти предательства
оправдывал “народ”, “коллектив”… Против этих “масс” не попрёшь, как не
попрёшь против масс кишечника. Если не глист. Этот “крутой” вывод он придумал сам, в литературе не встречал. Не раз
он слышал “в народе” и другую мудрость, “пожиже”: “не писай против ветра,
забрызгаешься…”. Поистине, не боящиеся пули вояки “элитных войск” явно боялись
забрызгаться… Вспомнился зимний плац полка. Как говорили офицеры в курилке, от их
“хуторка” всего восемь километров до Полярного Круга. Пробежаться бы по Кругу
на лыжах… Жаль, так и не пришлось. Зимний Плац, священное место Полка. И этот же командир с
раскрасневшейся рожей, как после баньки или коньяка, в подбитых мехом сапогах
шагает перед строем на плацу. Долго и нудно отчитывая одного солдата, пока
синеют на морозе другие. Уже открыто в казарме говорили – садист. И к душку
любителя Почётных Знамён примешивалось иное… Скоро тебе снова после отлёжки – на плац. Как же быть с тем рапортом?
Кому и как его подать, что будет результатом? Через какое-то время пришла новость уже без шуток – Важова увезли в
Московский госпиталь с осложнением. Скоро он вернулся. Странно вернулся. Из московского госпиталя, - на
неделю, на побывку. Шею ему “разнесло” почти в ширину плеч. Воспаление щитовидной железы.
Он умирал от удушья. От бессилья врачей. Домой отпустили проститься с семьёй. Виноватых среди врачей, как всегда, не было. Промедлили. Военные
народ крепкий. Полежи, само пройдёт! “Кто бы мог подумать”, “а что я мог”, “а
у нас ничего нет”… Вам, может, приходилось это слышать… Безответственность
– болезнь заразная. В мирное время риск и безответственность – не как на войне. Нормально
ли? В мирное время, от простой
простуды умирал крепкий и бесценный офицер. А для семьи он был единственный и
незаменимый… Беду уже ждали. Отпущенные часы оттикали… Но Беда пришла хуже, чем
ждали… На следующий день после похорон “Мастера” Ракетных Войск, боевого
капитана РВСН, командир его родного полка, который по совместительству в
лесном городке был и комендантом жилгородка, издал
приказ. Его смысл был ужасен – семье бывшего офицера, как не являющейся более семьёй офицера за
отсутствием офицера, очистить квартиру в гарнизонном доме без предоставления
жилья где-либо и мотать на все четыре стороны по своему выбору. Этот приказ касался вдовы капитана Важова с двумя младенцами на
руках. Такой жестокости, такой низости, подлости, бездушия… Да что там, нет
слов для автора этого приказа! И это был командир Отличного Полка, почтивший заслуги лучшего из
отличников полка! Никаких ходатайств к командованию и к “гражданским властям” по
обеспечению переезда и устройства семьи погибшего офицера, трудоустройства,
социальной заботы от лица армии… Никакого желания подождать ответных решений
хотя бы до лета. И надо сказать, никто на место погибшего капитана не
топтался на морозе, ожидая жилья. Лида была медсестрой, могли бы предложить
место в дивизионном или городском госпитале, ясли, жильё… Нет! Освободить квартиру и покинуть гарнизон, как не являющейся женой
офицера гарнизона! … Зима… У Лиды Важовой в глазах стоял немой ужас… Куда с двумя
грудными детьми? Как жить? Где? На что? Если получаешь пинок от Армии, которой Володя посвятил жизнь,
забравшей его жизнь, то кому ты нужна с детьми и проблемами? К кому взывать
из этого леса? В Дивизии Лиде повторили отказ. К своему капитану домой Семён не ходил, хоть и жил в одном подъезде.
Володя Важов был мудр, но неразговорчив. Общения за день, да об одном и том
же каждый день – хватало. Тянуло домой, в свободную и разнообразную жизнь.
Туда, что в Армии звали жизнью профсоюзов, “гражданкой”. “В профсоюзе” такая трагичная ситуация казалась нереальной,
невозможной, дикой. Всем известны расходы на армию тех времён. На
общечеловеческое решение подобных проблем, казалось, денег должно было
хватить. И в приказе ничего и не упоминалось о вынужденности, о безденежье.
Да и машину с солдатами для перевозки скарба могли дать по любому случаю!
Машину многие получали, только – попроси. Могли. Но тут гнали просто на улицу. Бездушный и жестокий смысл
приказа был похож на приговор, на месть. Вспомнилась классика. “В глушь! В Сибирь! В Саратов!..”. “По морозцу,
по морозцу!..”. Здесь барин-самодур был твоим командиром полка. И дуэль, если возможна, идёт по другим правилам. А полк смолчал. Смолчали кадровые офицеры, смолчали друзья Володи,
его командиры и его подчинённые. Смолчал гарнизонный городок (состоящий из
гвардии нескольких лесных воинских частей) и его жёны. Даже те, кто ставил
спектакли в клубе о воинской доблести и чести. Как ужасно в наше время
ставить такую ремарку в своей повести – “народ безмолвствует”. Нет, они звонили, они тоже ездили в гарнизон, просили. Но письменно
требовать, ссориться, писать “выше”, добиваться… Нет. Их мужьям тоже нужны звёзды
карьеры и побольше пенсия к спокойной старости. И они сами, не ровен час,
будут на её месте… Подлостью не всегда называют робость с “простым”
обмелением душ,
но это – болезнь сильная и тоже заразная. В госпиталях от неё не лечат. О героях хорошо смотреть в кино, читать в книгах, их можно “сыграть”.
Но в реальном Театре Жизни это амплуа, чаще всего, вакантно… Даже в самой
близкой к героизму части общества, в армии, — героями быть сегодня не спешат.
Митинг на площади или бунт Офицерских Жен тогда сочли бы за больший бред, чем
Рапорт Главкому. Бойся равнодушных… Бойся равнодушных! Читая
о них в книгах, не можешь представить себе, как может быть опасно – жить
рядом с ними, жить в их мягком, невраждебном окружении. О многих из них сохранились и добрые воспоминания. Но эти дни
навсегда будут позорной страницей их биографий. И всё, что можно для них
сделать, это не назвать пока имён, пока они не раскаются сами, в своей душе,
пока не станут чище и смелее, не захотят вылечить от этого других. Командир полка жил в этом же подъезде дома! Нарушая субординацию,
одевшись по полной форме, но надеясь на “человеческий” разговор, Семён
спустился в квартиру командира части. Командир Матюхин не накричал, не выставил за дверь, но напомнил
лейтенанту о его долге по Уставу не вступать в спор с приказом, а исполнять.
Да, у него по Уставу – такое право на приказ. Да. Вдова – это не жена
офицера, а Вдова. Армия – не Собес! Помощь пусть ищет у гражданских властей.
Сама. Какая буря бушевала в душе Семёна! Какая подлая логика! Где такого
взрастили? Кто тянул его настойчиво вверх? И сколько таких там, наверху? Он же не знает формулы “я с ним в разведку не пойду”! Не стыдится её.
Ему плевать. Личный состав – его собственность. Он – хозяин. Приказы не обсуждать, любить не обязательно. Где те сказки о чести офицеров, о Долге и Славе сынов Отечества!
“Никто не забыт, ничто не забыто”… Здесь готовы были растоптать и похоронить оставшихся в живых вдову с
сыновьями, будущими военными. Какого ж размаха этот спектакль лицемерия и
бесчестия, каков размах трагедии обманутых мифами! Нужен Поступок, а не слова, не эмоции. Кто и как виноват, ясно. Что
делать? Классический российский вопрос. Рапорт “по команде”, через ближайшего командира – невозможен. Ты уже
видел реакцию на обвинение в фальсификации учёбы и отчётов. Да и ближайший
командир уже в могиле. Будет новый “ближайший”. Для него это — “открывшаяся вакансия”. И
“ссориться” он не будет. Через несколько месяцев армейская газета назовёт его
на весь Союз временщиком. Это – потом. Сейчас надо изобрести выход. Рапорт почтой не дойдёт,
письма читаются. И, наверняка, особо усердно – в период проблем. Наверняка,
угодливый “читатель” задержит и доложит. Может, за это даже получит отпуск. Отпуск… Кто едет в отпуск? Помог случай. Офицер городка собирался ехать в отпуск. Никого не зная
в сущности, Семён решил ему довериться. Написал два рапорта – министру
обороны Гречко и в армейскую газету “Красная Звезда”. Сказал “отпускнику” о
содержании писем, чтобы человек сознательно помог или сознательно предал.
Попросил бросить в почту министра или в ближайшем отделении связи, в Москве,
чтобы не вскрыли на сортировках. Мучительно потянулись дни. Недели через две всего в его комнату вечером неожиданно вошёл
коренастый подполковник, представился. Корреспондент “Красной Звезды”. Началась беседа. Командировка трудная. В руках лейтенанта не могло
быть документов. Доказательства надо было добывать. Но на бумагах – всё
прекрасно, бумаги проверять и не нужно, бессмысленно. - Ты понимаешь последствия, если, описанное тобой, - не докажем? –
спросил газетчик. - Конечно. Разве, отсылая рапорт, думать пришлось меньше, чем для
написания? Лейтенант не стал рассказывать репортёру, что он передумал по этому
поводу сейчас, и в ВУЗе, и ещё в школе. “Местная” проблема нелегка и “без
контекстов”. Корреспондент повёл себя смело, как профессиональный следователь. В
Ленинской Комнате (Красном Уголке) казармы он по одному опросил весь личный
состав части, от рядового до офицера. Результат был потрясающим. Солдаты в подавляющем большинстве
рассказали всю правду и были возмущены порядками в полку. Офицеры лгали,
изворачивались. Корреспондент пришёл к Семёну в комнату ещё раз. Показал стопу
исписанных блокнотов. Это факты рассказов. Всё, что лейтенант назвал в
рапорте – правда. Это основной вывод беседы. Это успокаивало чувством выполненного
долга, незамазанной чести домыслами о клевете. Но не давало результата. Рассказы, записанные корреспондентом – не документ. Собственноручные
рапорта ни солдаты, ни тем более офицеры после “очистки совести” писать не
собирались. Как и подписывать свои рассказы. Всего два свидетельских
протокола нужны для открытия уголовного дела. А их нет. Боязно. Парторгам, комсоргам? Командирам? Офицерам? Не очень, видимо, хотел и репортёр. Он ведь мог вызвать следователя
или военного прокурора. Не сделал. А “Дело” рассказами не откроют. Неправда отстраняет правосудье, Газетчик это
знал, конечно, не только от Шекспира. От министра обороны ни ответа, ни посланника не было. Какая власть
была у армейской газеты, безусловно тесно связанной с командованием, с
политотделами, с ЦК, наконец, — лейтенанту было не ясно. Но пошли “тревога” за “тревогой”. Одно проверочное учение сменялось
другим. Лейтенант учился работать за двоих. Страховали офицеры ОРР. На пульте
Важова мог работать единственный офицер-автономщик, но его рабочее место было
в “каменном кармане” ангара в 50-ти шагах. Все “тревоги”, однако, ОРР сдало
на “4” и “5”. А в боевых расчётах шёл провал за провалом. Здесь уже не
лицемерили в оценках, на чистоту и — как на войне… Солдат последнего
полугодия службы проверяющий отсеивал в “погибшие”, остальные,
заняв их “штатные” места, проваливали учебные “пуски” ракет один за
другим. Доказательство фальсификаций и приписок, а главное, – последствий – свершилось. А следователь и прокурор в полку не появились. Странно было смотреть на полк. Солдаты–двоечники как будто были рады свершившемуся
разоблачению. Вновь возобновились добросовестные занятия. Офицеры философски
обсуждали последствия оценок учений. Командир полка по-прежнему вышагивал перед ними на плацу. Доказана
целая серия должностных преступлений. А все нарушители и преступники – на
своих местах, при своих должностях. Но ведь учения – почти военные действия. В период войны преступления так вяло не
оценивают! Или что-то не так? Грозных перемен не чувствовалось. Судьбу же вдовы обсуждать не приходилось. Изданный приказ и факты
налицо. Здесь всё решилось быстрее и человечнее. Скоро была выделена машина с
командой солдат, и неоттаявшая ещё от потрясения Лида с детьми уехала в
областной Киров. С предоставлением квартиры ещё ничего не было ясно. Но
почему-то была уже ясная уверенность – всё будет хорошо. Когда в городок пришло письмо о выделении Лиде квартиры в Кирове,
радовались все. Это был праздник надежды всех жен, чьи мужья уходили на боевое дежурство. Родина помнит, родина знает… Странное лицо и странная память иногда бывает у Родины… А ведь должны
быть пункты Закона на случай амнезии, беспамятства, контузии нашей любимой
Родины. Через 10 лет мы заговорим о “социализме с человеческим лицом”… Ещё
через десять лет вслух, и даже по телевидению мы начнём требовать Фамилию
этого лица… А пока это благие мысли неведомого лейтенанта, в таком теперь далёком
74-м году, среди “шишкинских” лесов, продолжение клятвенной программы
школьника 68 года, его игра в жмурки с судьбой в лесу, где до гражданского
жилья – 50 километров. Учения стихли, потянулась “уставная” служба. Однажды лейтенанта Маленкова вызвали в штаб полка. Как будто
сработало дежурившее в дремотном ожидании боевое реле. Все в казарме слегка
напряглись. В кабинете командира полка вместе с офицерами штаба полка было
несколько незнакомых старших офицеров. Вопросы задавали они. Ответ на вопрос
о мотивах “жалоб” они знали. - Вы нарушили
Устав. Догадываетесь, когда, в чём? – спросил один из незнакомцев, не
представляясь. Вопрос был “на засыпку”. - Да, — уверенно
ответил лейтенант. – Я подал рапорта не по команде. - Почему? Они ждали замешательства, оправданий. Нарушение Устава – не шутка.
Это нарушение Присяги. - Сознательно. Я видел разложение полка. Командованию
полка и дивизии я доверять не мог, – ответил лейтенант. Такой формулировки явно не ждали. Недоверие к командованию и поведение
в этой ситуации Законом и Уставами не предусмотрены. А разве в истории армий
таких ситуаций не было? Наступила мёртвая тишина. - Спасибо. Можете
идти, – сухо выдавил проверяющий. Реле отключилось. Потянулись длинные дни. Без последствий. Как будто и не было этого
короткого, но важного разговора. Как будто сказанное было так, между прочим,
и ничего не значило. Одного часа такого кризиса достаточно, чтобы честный
офицер, который попал в эту ситуацию впервые, — застрелился. Ведь быть причастным к
этому – невозможно. Исполнять присягу в этом преступном сообществе –
невозможно. Выйти из круга – невозможно. Не могу сказать, что у большинства офицеров полка этот кризис – не первый.
Не застрелился никто. К счастью, у лейтенанта Маленкова была уже серия не менее значимых
кризисов. Он ждал. Он не был “рыцарем на час”. Разговор в штабе, как в
замедленном кино, сильно запоздал. Но он был. Если эта машина так вяла, но
крутится, то что-то ещё будет. Начался период будней без капитана Важова. Его пульт, “стойка”, стоял
рядом с пультом Семёна. Шириной рук не охватить каждый. Шкалы, лампочки,
тумблеры, кнопки. И для работы на двух пультах уже опробовали и вовсю
использовали планшет из оргстекла с мнемонической схемой, который Семён
смастерил для своей начальной учёбы. Планшет хранился в его личном “тревожном
чемоданчике”, в “секретной части”. Сержант в шлемофоне стоял с Семёном рядом,
за Важовской стойкой, и они бодро отрабатывали за двоих офицеров. Уезжая домой, Семён отгравировал на пластине-выручалочке “на память
от офицера-двухгодичника Маленкова С.К.”. Подарок решили оприходовать в
секретной части, и тут же получили выговор командира. Того самого. За
неуставную запись, “двухгодичника”. Спасибо” за пользу и за самоотверженную службу не последовало.
Естественно. А уж извинений за поведение лейтенант от подполковника и не
ждал! Что-то более безобидное было написано в характеристике, ушедшей к
представлению на “старлея”. Погоны старших лейтенантов были даны всем
уезжавшим домой москвичам. Может, потому и не были они восприняты, как
награда. Тогда ещё модно было говорить “так поступил бы каждый”. Но как и в
проблемах 68-69 года “каждый” так не поступал, и не собирался. Зачем? На это мог пойти
уж очень необычный человек, “белая ворона”… Лозунги для Белых Ворон страна повторяла, но по ним не жила. “Вся жизнь – театр” — сказал классик. Но зачем же такой вот жизнью
оскорблять Театр? А этот вульгарный театришка залицемеренной жизни должен стать
погорелым… Семён не был слеп, он ведь давно видел свой путь и титул Белой
Вороны. В нём не было ничего позорного. Позорным казалось только
необходимость жить “как все”. В душе ведь эти “все” не рады этой жизни. Им нужен был иной пример,
факел Данко… Они могли пойти за ним,
но могли и растерзать… Верил? Надеялся? Хотел что-то доказать? В лесу? В тайге – медведь
хозяин… Многие военные-охотники имели “вкладыши” — обточенные обрезки “нарезных
стволов”, вставляемые в охотничье ружьё. Их выстрел не громче щелчка
сломанной ветки. С “бабаханьем” по лесу “настоящий военный охотник” не ходил.
Оружие в войсках ведь списывали не только в “перестройку”. Были и мастера
списаний. Были заказчики “наверху”, “внизу” пользовались тоже… Потревоженная “кадровая” совесть офицеров скоро утихнет, и эти
вопросы в полку скоро забудут. В привычное русло войдет высиживание
звёзд и ожидание пенсий. Судьба командиров и полка долго была не ясна. Как и не очевидны были
потрясения и разоблачения прошедших учений. Приказов, привлечений
к Трибуналу не последовало. Это был дурной признак. Но и признак продолжения прежних правил. Служба и дежурства затянули всё ежедневностью. Только офицеры ОРР на
всякий случай не оставляли Семёна одного. И сопровождали компанией его на
службу и со службы в городок. Безоружны, но вместе. День за днём, до
увольнения, который отметили шумным застольем. Особой симпатией Семёна окружили двигателист-двухгодичник Саша Зайцев
и его жена Анюта из Обнинска. Вместе и на охоту и по ягоды. Жаль. Жаль расставаться. Это был Человек! Это был Поступок! Таких
людей в этих лесах не видали. Видимо, и не будет. Идола из него не делали. И
ты не делай, читатель. Просто молодой хороший парень, наивный и прямолинейный
в своём бесстрашии… Попробуй, и
поступи ты так же. “В жизни всегда есть место подвигам”… “Хороший Человек” тоже был рад, что пострадавшие от убогой армейской
действительности и от его демарша сослуживцы его прекрасно поняли, не
осудили, не обиделись, поддержали, даже берегли… “Красная звезда” отозвалась на эти события в полку статьей 11 октября
75 года “Снисходительность к добру не ведёт”. “Да, всё, о
чём он (Маленков) сообщал в письме, имело место. Есть и новые факты нарушения дисциплины”.
“Суточный наряд службу несёт не особенно четко. Дежурный по подразделению не
знает, кто из солдат и где находится”. А рядом — “80% отличников… Сильно обесценено звание отличника…”. 80%! Будь хоть 100%, но настоящих отличников — “обесценить” этим нельзя!
Это – элита! А вот фиктивные… О причинах “пятёрочной гладкописи”, о роли командира полка, штаба
полка, штаба дивизии – ни слова. Как и опасался Семён, всё было свалено на
младших офицеров. И пишется фактически о солдатах и офицерах одного маленького
подразделения, ОРР! Как будто это проблемы только одного этого подразделения,
а не полка и его командования. Как будто это не было виной командования
дивизии, на глазах которого получивший передовые места ракетный полк был
фактически небоеготовым! Как будто честная фраза “всё, о чём он (Маленков)
сообщал в письме, имело место” — касается не описанных выше проблем, а
касается только нескольких строптивых солдат и нескольких нерадивых офицеров
ОРР. И из этой грубой полуправды делалась “мораль” для всей страны. Здесь, в лесу, репортёр казался смелым и честным. А там, в столице,
из которой все с надеждой ждали его Слова, он оказался “как все”. Ох, не любил Семён это “как все”! Это в газетах “все” — это
героические коммунисты и комсомольцы. В жизни эти “все”, эти “массы” вместе с
“авангардом” дурно себя вели, и дела их часто дурно пахли. Ох, как плохо
оказаться “унесённым массами”! Не только этим согрешил репортёр. И Семёну он “вмазал”: “Он
(Маленков) и сам не избежал этого искушения, тоже ставил солдатам и сержантам
незаслуженные оценки… уж не потому ли, что и ему завышали оценки?”. О принуждении к завышению оценок, о бунте лейтенанта Маленкова – ни
слова… А ведь знал всё. Как на духу ему рассказал всё не только лейтенант.
Лучшие и простодушные признания солдат были в его блокнотах. Разве оценки
лейтенанту при инспекции не опровергали эту скользкую мыслишку?.. Разве хоть одна проверка
учебной "боевой тревогой" доказала, что лейтенанту "завышали
оценки"? Нет! Мазнул, и простая кастрированная полуправда стала уже “с подлецой”… Описанного здесь — там не было. Молодой лейтенант и его смелый
Поступок оброс “компенсирующими” недостатками, его поступок событийного
звучания уже не имел. Никакого геройства, никаких трагедий. Ябедник,
пославший рапорт “не по Уставу”. Жалобщик, который отчества своих солдат и их
домашние дела не знает, т.е. “не в полном объёме усвоил свои функциональные
обязанности”. Красивый вывод как бы подсказывался для характеристики, в
приказ. Репортёр слукавил. Лейтенант-инженер не был командиром расчёта или
подразделения, прямой функции работы с личным составом не имел. Этому в армии
есть особая “отметина” — “золотые” звездочки командного состава и
“серебряные” – у инженерного. Хотя все офицеры – воспитатели. Грех незнания семейных проблем солдат - большой. Но если это дело
профессиональных командиров, то для двухгодичника это - соринка в глазу. А о
“Бревне”, о трагедии семьи Важовых, о потере боеготовности полка – вообще
репортёр не обронил ни слова. “Слона и не заметил”. А то и так спросим: А переживаниями самого лейтенанта Маленкова опытные
педагоги-командиры интересовались? А кого-нибудь эта сложная судьба и его масштабные проблемы
интересовали?
А сам наставник-журналист, столь мудро журящий технаря-двухгодичника, почему
о судьбе и проблемах лейтенанта ничего не распросил? Ведь по письму видно
было - силён, неординарен. Так хоть в этом образцом другим его поставь! Нет… Требования предъявлять-то надо сначала к кадровым и старшим по
званию. С головы ведь рыба тухнет. “Новый временный командир”… Эка, вспомнил. Затем ещё один, чередой
через должностной “трамплин” — “недавно принявший подразделение капитан”…
Вроде бы только их упущения, и только в этом подразделении. Вроде, даже
недавно пришедший офицер (офицер!) имеет право на эти “невинные” упущения в
службе. И фамилии солдат – только из ОРР. О полке в целом, о его
небоеготовности, начавшейся с приписок – молчок. Характер и решительность приезжавшего подполковника (таких Звёзд в
лесу-то по пальцам перечесть!) в статеечке уже не чувствовались. Её писал как
бы совсем другой человек. Тут он был по-настоящему героичен. Кабы не он – лейтенант сгорел бы,
как спичка. А там, в Москве – он подполковничья мелочь под газетным редактором,
рисовальщик на героико-политическом фоне. Забвенье скотское, иль жалкий навык Раздумывать чрезмерно об исходе, - Мысль, где на долю мудрости всегда, — классику в “Красной Звезде” читали, видимо,
реже, чем документы ЦК КПСС и ГПУ МО. А таких вот очерков, как
этот – и не печатали. Ну не хотела редакция признаться, что в СССР - столь гнилой ракетный
полк в гнилой дивизии! Нельзя сказать, что есть такая часть, целый полк. Дыра
"ракетного щита Родины". Могут подумать, что – все такие. “Любимый город может спать
спокойно”… и видеть сны… Что думать, если сам видел. Газету после этого уже в руки не
возьмёшь. Брезгливость для “нужды” и то ищет листок поприличнее… Можно было бы обратиться в газету с требованием вместо полуправды
сказать стране всю правду, потребовать опровержение неточностей… Но эта битва
куда более мелкая, а заставить сказать правду газету, если не хочет её
сказать Верховное Командование - не реально. Ведь должны были быть открыты и
переданы в Трибунал уголовные дела… “Совравший раз, ну кто ж тебе поверит?”. Козьма Прутков. Тоже
Классика. “В Багдаде все спокойно”… Хотя бы Геркулес весь мир разнёс, Армия, где факты и трезвые мысли, честные поступки, обязанность и
исполнение долга — подменяют грезами, миражами, враньём, соцсоревнованием с
подтасовками, такая армия – доиграется… Как вести политзанятия для этих солдат, которые душу выложили
газетчику, надеясь на честную и мощную правду “Звезды”? Они увидели те же
“слюни”, что и у своих офицеров, принуждённых к припискам. И ни одна статья,
ни одно политзанятие их уже не убедит, не вдохновит. Нет силы
офицерского примера, не пойдут за ним солдаты! И не только в разведку. Этот урок солдат тоже унесёт домой. Такие уроки складываются, и
формируется уродливое общество. Предмет острословия для юмористов “перестроечной
оттепели”. Страна Дураков. А надо бы обратиться взглядами и острым умом на Пирамиду
Подлецов. Да не хихикать об этом. Оперировать! Как раковую опухоль! Срочно! Да нет, не коммунистов, как сейчас модно “политизировать”. Идеи о
социальной справедливости и их преступные и лживые актёры должны быть
отделены, как мухи от котлет! Речь о подлецах, о преступниках на всех уровнях
командования. Их партийная принадлежность и национальность имеет не
первостепенное значение. Закон либо есть, либо его нет. А преступник, если
есть, то его место – на нарах! Это большая и безотлагательная тема о будущем для Перечня Проблем,
для их решения. Пусть читатель вспомнит и эти эпизоды, когда будет натыкаться
на идеи Перечня. Ведь повесть не развлекательная. Поучительная. Прикладная. Но солдат отслужит, уедет домой. Сначала плохо вспомнит об армии,
потом никак, забудет. Его место заменят в полку новички, не знающие о болезни
этой местности. Эта временная и текучая среда похожа на студенческую. У солдат и
командиров (как у студентов и профессоров) свои временно совпадающие судьбы и
различные планы на будущее. Различные в дальних планах - плохие
союзники. А вот кадровым офицерам, которые воспрянули было, поверили, что
правда может прийти не только с рапортом лейтенанта Маленкова, им тоже дан
ещё один грубый урок. Даже из Москвы защиты и правды – не жди. Даже после
таких проверок и разоблачений Устав, и Закон, и Долг, и Честь – не возвращены
на должное место. В полку ведь был и Суд Чести. Какого качества – не трудно
представить. Не знаю, есть ли люди и место, где рапорты лейтенанта, временно
разгромившие мифы “отличного” полка, временно вылечившие его и давшие полку
надежду, оценили бы, как подвиг? Есть ли люди и место, где разоблачённые лейтенантом действия
командиров оценили бы не “упущениями дисциплины”, а преступлением… Где и кто сделают недопустимым впредь очковтирательство и трусливую
выслужливость офицера, пресекут любое мелкое воинское преступление, не доводя
до предательства и аморальности в войсках? А хочется увидеть эти, настоящие оценки и решения. Хочется увидеть
здоровую Армию. Хочется увидеть офицеров, получивших за честность и
принципиальность повышение по службе, а не ссылку в худший гарнизон, где бы
он из сожалений переучивался не быть честным. Хочется увидеть честных и умных
- в почёте, а
прислужливых - не достигающими высоких чинов. Хочется увидеть командиров,
"замявших" тот случай в ракетной дивизии - разжалованными и
выброшенными из армии на "соцстраховскую" пенсию. А в сегодняшних генералов и маршалов что-то до сих пор не верится. Какая реакция Закона должна быть на заявленное недоверие
командованию? Почему парламенты и правительства не дают тут демократичных
норм? Армия не должна "нести долг" перед преступниками. Там, где преступники "наверху", они боятся
армии, свободной от обязанности исполнения преступного приказа. Наличие
преступников и преступных приказов легко определите по отсутствию в кодексах
этих стран понятия "преступный приказ", права военного на недоверие
командованию, права и обязанности военного использовать и соблюдать все
законы страны. Вам слово, офицеры! Чтобы Общество стало здоровым, должны ему правильно назвать диагноз. Чтобы
лечить, доктора должны быть и грамотны, и честны. И иметь лекарства. Так необходима мобилизация честных. И должны быть у них
особые
полномочия. И особый спрос. И немедленное отстранение от полномочий при первом же подозрении
на нечистоплотность, до окончания публичного разбирательства. Увы, без такой элиты, без таких специалистов и инспекторов я
современное общество и его оздоровление не вижу. Эту “микстуру”, может,
когда-нибудь назовут “лекарством Маленкова”. Она нужна, видимо, всем странам,
претендующим на принадлежность к правовым, к демократическим. Для меня, читатель, мой герой не идол, а нормальный парень, с
нормальными поступками в ненормальном окружении теряющего своё
достоинство общества. Обществу нужно побольше таких, — Дон Кихотов, Белых
Ворон, Чацких… Было и другое в эти два года. На фоне этих Событий, как бы между
прочим, родилась коллекция цветных слайдов. Как в кризисные дни работы над
дипломом, так и в кризисные дни этой службы Семён брал фотоаппарат и шёл на
этюды. В душе была тревога, а в Москве получали плёнку в проявку, и видели
волшебный лес, цветы, улитку на грибе… Мирная жизнь, лесной курорт, и – ни
слова о бушевавших страстях. “С целым миром спорить я готов, В том, что есть глаза у всех цветов, И они глядят на нас с тобою…” - эту популярную
песню он любил. Он эти глаза видел. Показ вернувшихся из московской проявки слайдов становился событием.
В лесном городке фотоаппарат вообще считался “не к месту”. И “от греха”
“снимать” не учились. Спокойнее. А тут – цветы, живописные лужи и болота,
“шишкинские” пейзажи и знакомые лица – во всю стену. Во всю мощь проектора –
знойное лето посреди суровой зимы… Но был человек, обмануть которого пейзажными слайдами и письмами
"ни о чём" – было невозможно. Это мама. Её сердце улавливало все
колебания его эмоций. Читала она его спокойные письма, а сердце рвалось – не
ладно у него, он что-то скрывает! И пошли мамины письма: сынок, разреши к тебе приехать… Легко сказать,
разреши. Разрешения давали другие. А тут такие дела… Но на приезд матери
летом 75-го года разрешение было дано. Он с трудом вырвал “окно”, чтобы встретить маму у поезда. Дорогой
показывал красоту леса, соблазнял походами по грибы да ягоды… Не успели приехать – учебная тревога! Сын срывается и исчезает
до ночи. Рано утром – грохот посыльного в дверь: – “товарищ лейтенант,
тревога”! Китель, портупея, сапоги – и опять исчез. И так каждый день. Соседям он поручил сводить маму в лес, показать
ягоды и красоту. Да разве маму обманешь! Что у них там творится? Война? Другие офицеры спокойно гуляют по
городку, дети ходят в школу… Приходя “домой” в городок, Семён чувствовал себя как на киносъёмочной
площадке. Люди играют армейскую жизнь, офицеров, но ими не являются.
Происшедшее – “эпизоды”. А человек, приехавший сюда на два года, переживает. Мама тоже пыталась узнать правду. Военная тайна, — отвечают одни. Служба такая, — говорят другие. Никто не признался матери. Смотрела мама на его улыбающееся фото и
качала головой.
Многое тут не
так… А ночью сидела у его кровати, пыталась наглядеться… Разрешённый срок истёк, и она уехала вся в тревоге. Каково ей было
ждать, читая опять его бодрые письма? Да, видела я этот санаторий, не забуду! Ещё год не могла она достать из него правду, обидна ей была
недосказанность сына. На фоне “служебных страстей” в клубе лесного
городка подготовлен и прошёл спектакль о декабристах, где играли офицеры и их
жены. О доблести, о чести, о Родине. Семён играл Пестеля. Прекрасный призыв тех времён любили наши учителя, комсомол, газеты,
да и многие из нас. Как они контрастировали с корявой “правдой жизни”, с
реалиями полка! Жизнь на сцене приобщала к миру людей благородных порывов…
Они бы тоже были в этом полку “белой вороной”, не прижились, не выжили… Кто здесь скажет, что их сердца для чести живы? Почему эти
сердца бьются полушёпотом? Ни декабристов, ни Дон Кихотов не хватило бы для дуэлей с каждым из
этих тихонь. А может, превосходя их во всём, они бы слюнтяев-тихонь перебили
б… Были концерты на 23 февраля, на 9 Мая и другие концерты, тоже — сами
себе. Опять правильные слова, как будто из другой жизни. Были походы на охоту и трофеи. И даже концерты на охоте. Частично они
остались на слайдах. Рябчики. Грибы и черника – лопатами. Кстати, с черникой Семён и приехавшие с ним москвичи познакомились
необычно. Новичков позвали в гости. Поставили на стол эмалированный таз, в
котором обычно хозяйки стирают бельё, и половник в нём. Никогда привычные к
блюдечкам и чайным ложечкам москвичи не подумали бы, что им предложили
полакомиться… дозами половника. Не прилипнуть бы к стулу… Когда они потом
гордо возвращались из леса с литровыми банками черники, старожилы смеялись.
Здесь чернику собирали вёдрами, гребли деревянными лопатами, пропиленными,
как гигантский гребень. Чудный, нетронутый лес обвораживал душу заядлого фотографа. На одной
такой фотоохоте Семён забрёл в центр красивой ровной поляны. Но странно,
когда идёшь к краю поляны, возникает перед тобой косогор. А назад – полого.
Идёшь назад. И опять у достигнутого края поляны – косогор. А назад – опять
полого. Поляна была старой цветущей мембраной болота. Прогибалась она
воронкой там, где ты стоишь подкованными сапогами. Очень мощная и старая мембрана.
А то бы и пузырей не осталось от фотохудожника. Но “рождённый сгореть – не утонет”. Так познавались коварные тайны
этих лесов. В другой раз Семён заблудился и остановился перед красивой паутиной.
Счастливо остановился. Серебристая паутина была на серой тонкой сетке,
которой был окружён полк. Такая сетка хорошо видна только с коварным инеем.
Она и задумана быть невидимой. На сетке было напряжение 1000 вольт. Это была
охраняемая граница ракетной части. Перед ней должна была встретиться
предупреждающая колючая проволока, за ней – зона минирования. Видать, давно
их не приводили в порядок, счастливо их прошёл, как туда, так и обратно, не
наткнувшись на эти заграждения. “Рождённый сгореть – не утонет”. Значит, ещё не время сгореть. Тебя ждут ещё
большие дела. Должна была вдогонку примчаться рота охраны. Да вот пошёл бы
нормальный человек за ним по болотной мембране? А он ещё и второй раз – по
натоптаной им “поляне”. А если не знаешь другой дороги, лучше возвращайся по
своим следам. А то, если роте продиктуют приказ, почище, чем Важовым… “За
нарушение границы и режима охраны боевой ракетной части”, например… Тут и
топкая ряска на болоте надёжной лыжней покажется. Ну, пейзаж твою … Однажды зимой, уйдя на охоту, он ещё раз нечаянно пришёл к этой
сетке. На лыжах. Сетка искрилась инеем на солнце… Ещё раз повезло. Ещё одно
предупреждение судьбы. Судьба то испытывала, то предупреждала. Кто-то незримый как бы
подбрасывал задания, смотрел на ответ, подкидывал новое задание. Каждый раз “покруче”.
Как на вступительной переэкзаменовке в МАТИ. С другими ничего такого не
случалось. А ему постоянно надо было отвечать на новый билет… Кто-то этим
незримым оком считает Бога, кто-то – судьбу или экстрасенсорные способности,
кто ни кому и ни во что не верит. Только на долю Семёна “выпало явно больше
нормы” событий в жизни… Что кому отмерено… Но к пейзажным походам в болота Семён стал осторожнее. Среди
напряжённых событий службы как-то мимолетно офицеры отметили, что лейтенант
взял отпуск на недельку, съездил в Москву, и вернулся… женатым. Этот
нестандартный парень был кому-то, оказывается, очень нужен. Его нетерпеливо
ждали домой. Целый бум в школе лесного жилгородка вызвал
авиакружок. Организовал его лейтенант Маленков. Сам привёз материалы и инструменты из Москвы, свои чертежи и свои
облётанные любимые моторы. Что-то получил по почте. Кстати, многие материалы
кружку шли из Москвы и от молодой жены лейтенанта Маленкова. Ей заочно
адресовались восторги кружковцев, их родителей, директора школы. Первые полёты кордового самолёта устроили на асфальтированной площади
у ракетных ангаров. Мальчишки “свои”, лейтенанта часовые тоже узнали.
Больше-то и негде найти ровный асфальтовый “пятак” в этом лесу. Ох, нарушили
опять Уставы… На полуметрового жужжащего шмеля смотрели с удивлением. Важно было
ребятишкам другое. ОН полетел! Из этого живописного леса с его задавленными жителями душа рвалась
лететь. Летать! Быстрей домой, к самолётам, к конструкторской работе! |
76-й год. 25 лет
ему.
ã Фонд гражданских
инициатив, МО МОИП, 2000-2012 \\
ã
Маленков С.К.,
член международного Союза славянских журналистов
ã Гражданская
инициатива Ò, е-журнал МО МОИП,
1998-2012
Здесь Вы можете выбрать код
наших банеров и текстовых ссылок из расширенного списка
и поставить его на Ваш сайт (тут - автообмен ссылками)
|
|
|
|
|
Обновление:
01-01-2012fog